8.02.2011
Бенефис Шарикова, обещанный доктором Борменталем, не состоялся, однако, на следующее утро по той причине, что Полиграф Полиграфович исчез из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно, и кончил пожеланием, чтобы Шариков попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил:
- Воображаю, что будет твориться на улице… Вообража-а-ю. От Cевильи до Uренады , Боже мой.
- Он в домкоме еще может быть, – бесновался Борменталь и куда-то бегал.
В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел писать заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что он не сторож питомца профессора Преображенского, тем более, что этот питомец Полиграф не далее, как вчера, оказался прохвостом, взяв в домкоме якобы на покупку учебников в кооперативе семь рублей.
Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыскал весь дом сверху до низу. Нигде никаких следов Шарикова не было.
Выяснилось только одно, что Полиграф отбыл на рассвете в кепке, шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все свои документы. Дарья Петровна и Зина, не скрывая, выразили свою бурную радость и надежду, что Шариков больше не вернется. У Дарьи Петровны Шариков занял накануне три рубля пятьдесят копеек.
- Так вам и надо! – рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый день звенел телефон, звенел телефон на другой день. Врачи принимали необыкновенное количество пациентов, а на третий день вплотную встал в кабинете вопрос о том, что нужно дать знать в милицию, каковая должна разыскать Шарикова в московском омуте.
И только что было произнесено слово милиция , как благоговейную тишину Обухова переулка прорезал лай грузовика, и окна в доме дрогнули. Затем прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович оказался в передней. И профессор, и доктор вышли его встречать. Полиграф вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки на шнуровке до колен. Неимоверный запах котов сейчас расплылся по всей передней. Преображенский и Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Тот пригладил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так, что видно было: смущение Полиграф желает скрыть при помощи развязности.
- Я, Филипп Филиппович, – начал он наконец говорить, – на должность поступил.
Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом и шевельнулись. Преображенский опомнился первый, руку протянул и молвил:
- Бумагу дайте.
Было напечатано: Предъявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе МКХ .
- Так, – тяжело молвил Филипп Филиппович, – кто же вас устроил? Ах, впрочем, я и сам догадываюсь…
- Ну, да, Швондер, – ответил Шариков.
- Позвольте-с вас спросить, почему от вас так отвратительно пахнет?
Шариков понюхал куртку озабоченно.
- Ну, что ж, пахнет… известно: по специальности. Вчера котов душили, душили…
Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя. Глаза у того напоминали два черных дула, направленных на Шарикова в упор. Без всяких предисловий он двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за глотку.
- Караул!- пискнул Шариков, бледнея.
- Доктор!
- Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, не беспокойтесь, – железным голосом отозвался Борменталь и завопил: – Зина и Дарья Петровна!
Те появились в передней.
- Ну, повторяйте, – сказал Борменталь и чуть-чуть притиснул горло Шарикова к шубе, – извините меня…
- Ну, хорошо, повторяю, – сиплым голосом ответил совершенно пораженный Шариков, вдруг набрал воздуху, дернулся и попытался крикнуть караул , но крик не вышел, и голова его совсем погрузилась в шубу.
- Доктор, умоляю вас.
Шариков закивал головой, давая знать, что он покоряется и будет повторять.
- …Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и Зинаида?..
- Прокофьевна, – шепнула испуганно Зина.
- Уф, Прокофьевна… – говорил, перехватывая воздух, охрипший Шариков,
- …Что я позволил себе…
- …Позволил…
- …Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения.
- Опьянения…
- Никогда больше не буду…
- Не бу…
- Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, – взмолились одновременно обе женщины, – вы его задушите!
Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал:
- Грузовик вас ждет?
- Нет, – почтительно ответил Полиграф, – он только меня привез.
- Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду следующее: вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филипповича?..
- Куда же мне еще? – робко ответил Шариков, блуждая глазами.
- Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно?
- Понятно, – ответил Шариков.
Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание. Как-то жалко он съежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
- Что же вы делаете с этими… с убитыми котами?
- На польты пойдут, – ответил Шариков, – из них белок будут делать на рабочий кредит.
Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток.
Полиграф Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате – приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый.
Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры. В потертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором.
Тот, оторопелый, остановился, прищурился и спросил:
- Позвольте узнать?..
- Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приемной, у него своя квартира есть, – крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил ее.
- Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.
- И я с ней пойду, – быстро и подозрительно молвил Шариков.
И тут моментально вынырнул как из-под земли решительный Борменталь.
- Извините, – сказал он, – профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами побудем здесь.
- Я не хочу, – злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
- Нет, простите, – Борменталь взял Шарикова за кисть руки, и они пошли в смотровую.
Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания барышни.
Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек.
- Он сказал, негодяй, что ранен в боях, – рыдала барышня.
- Лжет, – непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и продолжал. – Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения… Детка, ведь это безобразие. Вот что…
Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца.
Страницы: 1 2